Сегодня самому именитому джазмену России Игорю Бутману исполняется 60 лет
27 октября самому именитому джазмену России Игорю Бутману исполняется 60 лет.
Балагур, отличный рассказчик, душа любой компании и немного авантюрист, а при этом – человек очень целеустремленный и практичный, вроде только начнешь с ним говорить, а его уже рвут на части. И вот Игорь Бутман мчится на репетицию, потом сразу – в Академию джаза, которую он сам создал и где преподает, а затем – на тренировку хоккейной "Ночной лиги"… И поэтому беседовали мы с народным артистом России в разных местах, порой и на бегу. Кстати, после беседы с обозревателем "РГ" Игорь Михайлович снова умчался – его пригласили выступить на престижном джазовом фестивале в Амстердаме. И он, конечно, успел и туда, а потом вернулся репетировать в Государственный Кремлевский дворец – свой день рождения он отметит именно там большим гала-концертом, в котором выступят Сергей Мазаев, Валерий Сюткин, Олег Аккуратов и другие, во многом полюбившие джаз именно благодаря Игорю Бутману. И сразятся в дружеском поединке ведущие джазовые оркестры России и США…
В юности вы были хоккейным нападающим, готовились играть в ленинградском СКА. Повлияли ли приглашения групп "Аквариум" и "Кино" сыграть вместе с ними на то, что музыка в итоге стала профессией, а спорт – хобби? Или вы как раз решали: что выгоднее – быть хорошим нападающим или музыкантом?
Игорь Бутман: Для того чтобы в те времена заработать хоккеем, надо было как минимум играть в сборной СССР. И ради этого пройти тяжелейший путь, на который я не уверен, что был способен. Да и насколько век хоккеиста долог и безболезненна жизнь после него?! Я ведь видел ребят (тогда они мне казались взрослыми дядьками), которых выбрасывали на улицу даже после того, как они завоевали бронзовые медали в сезоне 1971-1972. И они не знали, что делать…
А я до того, как начал играть с "Аквариумом" и "Кино", уже занимался джазом и ходил в джаз-клуб "Квадрат", выступал там, получал первые аплодисменты. И начинал понимать, что судьба музыканта может быть всерьез и надолго. В отличие от хоккея. И главное, мне было интересно на сцене, я видел в этом, как в хоккее, – вызов и испытание для себя! И хотел проверить себя по максимуму и доказать, что и здесь многое смогу. Да и музыка мне очень нравилась…
Затем вы уехали в США, поступили в главный джазовый вуз мира – Музыкальный колледж Беркли – тоже попытка доказать что-то окружающим или самому себе? Ведь туда до вас, кажется, еще не принимали русских?
Игорь Бутман: Я хотел уехать давно, потому что не был согласен с методами построения коммунизма в отдельно взятой стране. Мне казалось невозможным создать такую идиллию, как предлагали наши уважаемые вожди. И я планировал жить за границей, потому что понимал: страна наша закрытая, да и джаз в Советском Союзе не самая популярная музыка, поэтому мне не удастся поездить с концертами по всему миру и сыграть с лучшими музыкантами. Ну и научиться играть по-настоящему круто, живя в одной стране, вряд ли удастся.
Что говорил мой папа? Что саксофон парит над оркестром
Да, у нас были и свои отличные музыканты: я мог почерпнуть у них очень многое, но не все. К тому же гастроли со звездами джаза из разных стран – все-таки самая лучшая школа и опыт. И чтобы они стали возможны, мне нужно было уехать из СССР. Но когда в 1992 году я вернулся в первый раз, то увидел совсем другую страну. И другое состояние джаза, да и отношение к нему. После чего начал возвращаться, возвращаться, женился на русской девушке. Ей не дали визу в Америку. И поэтому я тоже остался на подольше. Это дало мне возможность организовывать фестивали и концерты, играть с лучшими музыкантами России и мира. И в итоге я остался, прижился в Москве, это мой дом.
Кстати, когда я учился в Беркли, с 1987 по 1989 год, там не было ни одного музыканта из России. Зато одновременно со мной там оказались Рой Харгрув, Джеф Кизер, Антонио Харт, Данила Перес – мы играли в одних ансамблях, дружили, теперь многие стали очень хорошими музыкантами, и теперь, когда мы иногда встречаемся, то очень тепло вспоминаем те времена.
Ваш папа Михаил Бутман был очень хорошим джазовым барабанщиком в Ленинграде. И младший брат Олег тоже выбрал этот инструмент. Ну, а вы – саксофон. Хотели создать семейный ансамбль?
Игорь Бутман: Да, все верно. Но вначале я играл на гитаре, и мой брат тоже хотел ее освоить. Но попутно я учился играть на кларнете в музыкальной школе. Потому что отец все время восторженно рассказывал про Бенни Гудмана, который играл на кларнете и на саксофоне.
И я правильно все просчитал и пошел учиться на кларнете, потому что это – первый шаг к саксофону. Но тогда я еще любил рок, играл на гитаре и кларнете. И только поступив уже и в музыкальное училище, открыл для себя джаз. И это было для меня очень важно. У Олега все было непросто: он тоже пошел в музыкальную школу, но там не было класса гитары, и ему пришлось учиться игре на балалайке. Он и учился, а потом я сказал: "Давай, переходи на ударные, нам нужен барабанщик!" И брат охотно согласился.
У вас тоже два сына. И они тоже решали, на каких инструментах играть уже им?
Игорь Бутман: Они вообще ни на чем не играют, к сожалению. Или к счастью. Я не увидел у них рвения к музыке, а заставлять не стал. Я пытался говорить им то, что говорил мне папа. Что говорил папа? Что саксофон парит над оркестром, как флейта и кларнет! Я им тоже: "Саксофон, кларнет, рояль, слава, успех, джаз"! Но ничего не сработало…
Иногда вы совершали дерзкие поступки. Например, однажды написали гневное письмо президенту США, тогда им был Барак Обама.
Игорь Бутман: Да, было такое. Меня возмутило то, что американским музыкантам запрещают выступать на джазовом фестивале в Крыму. И написал об этом Обаме. Было там и про то, что я лауреат нескольких премий дружбы между Россией и Америкой. И что я много работаю для того, чтобы все люди понимали, что "лучше худой мир, чем хорошая ссора или война". Я писал о том, что нам есть о чем поговорить, мы можем и должны вести диалог. Ведь за многие идеалы мы сражались с американцами вместе – например, против фашизма во время Второй мировой войны… У нас есть и общая культура, есть музыканты, славу которых делят две наши страны, например Игорь Стравинский и Сергей Рахманинов. Обо всем этом я и написал.
И получил ответ. В нем говорилось, что нет, нельзя. Конечно, он меня совсем не порадовал. Но препятствий моим следующим гастролям по США чинить не стали…
А вскоре после этого вы создали международный фестиваль Jazz Across Borders ("Джаз через границы"), новую "джазовую дипломатию", как вы объяснили. А потом вновь увлеклись организацией фестивалей в России. Важно ли вам любить город, в котором создаете очередной новый фестиваль, или основное – найти верных союзников-бизнесменов?
Игорь Бутман: Я знаю многих энтузиастов, которые организуют джазовые фестивали в своих городах. И эти люди, зная меня или слыша какие-то отзывы обо мне, звали помочь, поработать вместе. После чего я со своей командой вливался в их коллектив и старался сделать так, чтобы эти фестивали стали еще лучше. Одним из таких, в Мордовии, занимались Георгий Гаранян и Даниил Крамер, средств было немного, и поэтому энтузиазм их вскоре иссяк. После чего местные руководители обратились ко мне, мы стали искать новые источники финансирования, и все у нас получилось…
Как мы нашли средства? Я встретился с главой Мордовии, мы обсудили, почему фестиваль – это благо для республики. Нашли заинтересованных спонсоров, завод из Саратова. Наверное, у предыдущих организаторов на это не хватило времени и сил. Мы провели обновленный фестиваль, привезли звездных артистов из Америки, почувствовали интерес публики. Ведь прежде Гаранян и Крамер были художественными руководителями, а всю остальную работу делали ребята из Саранска. Ну а мы взялись сразу за все и сделали на высоком уровне. Нас попросили продолжить, ведь на фестиваль приезжали и из других городов, стало больше и туристов…
Вы и прежде были таким энергичным и практичным или эти качества у вас появились только с начала 90-х, когда вы сделали свой первый фестиваль "Триумф джаза"?
Игорь Бутман: Конечно, я и раньше был очень энергичным. А иначе как бы я попал к Голощекину, а потом к Лундстрему? Но энергии мало, надо много работать. Вот в ансамбль Голощекина меня привел на прослушивание друг-музыкант. Я сыграл и ушел. А через год Давид Семенович и сам меня где-то услышал, понял, как я вырос, и сам пригласил к себе. Важно было и то, что обо мне уже шла молва как о хорошем музыканте. Поэтому через два с половиной года, тоже где-то услышав, позвал в свой оркестр Лундстрем. А затем и Левиновский, но чтобы прийти в его "Аллегро", пришлось уехать из родного Питера и сделать прописку в Москве.
Много гастролируя по миру, можете ли сказать, есть ли какая-то фирменная, национальная примета именно российского джаза? Или мы уже вросли в общемировую традицию и мало чем отличаемся от лучших джазовых школ?
Игорь Бутман: Да, мы вросли, стали частью мирового джаза. Но фирменная примета есть – мне кажется, что в нашей игре и музыке больше страсти. Даже больше, чем у американцев. Они себя сдерживают, порой искусственно, а у нас не получается сдерживать себя.
