Марк Розовский: Театр потерял интерес к психологии человека

В Великом Новгороде и Старой Руссе завершился XXV Международный театральный фестиваль Ф.М. Достоевского. Московский театр “У Никитских ворот” закрывал его постановкой “Убивец” по мотивам романа “Преступление и наказание”. Интервью с художественным руководителем театра и режиссером спектакля Марком Розовским состоялось там же, в день рождения русского классика.

Марк Розовский: Театр потерял интерес к психологии человека

Русский триптих

Выпустили этот спектакль вы, можно сказать, недавно – в конце 2019 года. Потом наступил пандемийный 2020-й, когда театры закрывали…

Марк Розовский: Вообще, я сначала поставил "Преступление и наказание" в Рижском театре русской драмы, в 1979 году. Вместе с поэтом Юрием Ряшенцевым, моим другом и соавтором, мы в свое время задумали "русский триптих", осуществили две работы в ленинградском БДТ: в 1973 году вышла "Бедная Лиза" по повести Николая Карамзина, в 1975 – "История лошади. Холстомер" по Льву Толстому. Далее в планах был "Убивец", но вышел он уже в Риге.

Проблематика этого триптиха – перекрестная. Главная тема всех этих произведений – грех и ответственность за него. Тема насилия – основная у Достоевского, и в "Холстомере" она присутствует. Три разных писателя, разные стили, языки, разное время, но это позиция великой русской культуры с ее гуманизмом, желанием проникнуть во внутренние миры человека, распознать, где зло, где добро – в этом и актуальность. Сегодня греха стало не меньше, а, может, даже больше, насилия – еще больше. Насилие часто выражается в кровопролитии, убийствах. Во всех трех произведениях духовные поиски упираются в потерю морали, расщепление человека, и каждый из писателей по-своему решает эти проблемы. Мне было важно довести эту проблематику до сегодняшнего зрителя.

Вместе эти произведения давали некую панораму глубинного проникновения в философию русской культуры. Это основополагающие, фундаментальные ценности, которые нашими писателями были заложены в наше миросознание, наше понимание истории и, главное, понимание того, что без Бога жить нельзя. Все три произведения упирались в спасительную идею вероисповедания, духовного поиска. И это был вызов великих мыслителей атеизму, который победил на определенном историческом отрезке.

Но, к сожалению, мы не прислушались ни к тем предупреждениям, которые нам давали великие умы, ни к тем урокам, которые надо было извлечь из литературных произведений. Нам казалось, что литература – одно, жизнь – другое.

Наш с вами разговор происходит в день совершенно потрясающий – ровно 200 лет назад родился Федор Михайлович, а у меня на душе – говорю об этом с горечью – камень, потому что практически все, о чем мечтал Достоевский, не соответствует сегодняшнему дню. Причем не только в России, но и во всем мире. Ценность человеческой жизни часто сводится к нулю. Люди идут по пути бесовства, кровопролития, забывая о божьих заповедях, на которых настаивала великая русская культура. Принцип "цель оправдывает средства" ведет к вседозволенности, о которой предупреждал и пророчествовал великий русский писатель.

Часто повторяют: Достоевский – наш современник.

Марк Розовский: Федор Михайлович имеет ответы на каждый вопрос нашего бытия. И трагическая судьба России, и ее возвышение, ее духовная красота – все это было осознано им и предложено нам для конкретного исторического осмысления. Но мы этого не сделали. Если бы мы чаще читали Достоевского и слышали бы его каждодневно, может, у нас и не было бы революционных потрясений, не было бесовщины, в которую погружен мир. Читая, мы должны обвинять себя. Мы не вняли титанам – Достоевскому, Толстому, Карамзину. Все причины нашей деградации отмечены пустотой нашего существования. Дьявол не дремлет, он атакует, искушает человека культом денег, гламура, карьеризма, потерей нравственностей на каждом шагу…

Есть великая русская культура, а живем мы довольно часто в обстоятельствах бескультурья, наступающей на нас со всех сторон пошлости, грязи, маразма, насилия и – крайняя степень – крови. Что же делать? Просто перечитывать тексты? Нет! Великий классик берет нас за грудки и трясет – каждым своим произведением. Он первый заговорил о бедности как о страшном состоянии человеческой жизни. Вспомним повесть "Бедные люди". А сегодня, в ХХI веке, одна из главных наших проблем – именно бедность. Неужели она непобедима?!

Марк Розовский: Театр потерял интерес к психологии человека

Эра бессердечного театра

На фестивале Достоевского с 25-летней историей мы видим разные трактовки произведений Федора Михайловича. Режиссеры всего мира в голос говорят, что русский гений сегодня актуален как никогда. Ставят не только в драматическом театре, но и оперы, балеты, перформансы, в куклах…Есть осовремененные скандальные постановки…

Марк Розовский: Достоевского не надо осовременивать, он самодостаточен в своих пророчествах и предупреждениях.

Есть еще одна опасность. И когда как не в день рождения Федора Михайловича говорить об этом? Моя боль – современный театр. Он во многом потерял глубинный интерес к психологии человека. Где русский психологический театр? А зритель нуждается в нем. Наступила эра бессердечного театра. Во всем мире работает огромная индустрия бессердечного искусства. Сколько авантюризма и шарлатанства в этом! Сколько поверхностности…Кого подсаживают на пьедесталы? Фамилии общеизвестны. Это и есть предательство великой русской культуры. Что страшно – этим занимаются талантливые люди.

Вы ходите на премьеры в театры?

Марк Розовский: Я живой человек, что-то видел, о чем-то читал. Что-то хочу смотреть, что-то – не хочу. Это нормально.

Какой спектакль по Достоевскому запомнился?

Марк Розовский: Когда-то давно видел в петербургском ТЮЗе спектакль Григория Козлова "Бедные люди" (Спектаклю уже 15 лет, и он участвовал в нынешнем XXV фестивале. – прим. ред.). Замечательный. Там и сценограф прекрасный – Николай Слободяник. И сыграно очень хорошо.

Я была уверена, что вы назовете спектакль Товстоногова "Идиот" в ленинградском БДТ.

Марк Розовский: Там было открытие Иннокентия Смоктуновского в роли князя Мышкина. Актерский триумф. Я был в Хорватии, там идет "Идиот" в Национальном театре. В одном из лучших театров Братиславы поставлен "Идиот". Без Достоевского, как видим, нельзя.

Недавно я посмотрела "Преступление и наказание", экспериментальную постановку театра из Будапешта. Создатели рассказали, что, когда собирали материал, советовались с психотерапевтами, которые работают с преступниками. Их вердикт: "Этот чувак (Раскольников) – шизофреник". Так же считает режиссер: "Я думаю, он шизофреник. Он убийца".

Марк Розовский: В процессе переживаний Раскольникова есть, конечно же, некоторые отклонения (и сам писатель был эпилептиком), но я бы не ставил это как главную первопричину его преступного действия. Тогда вся философия романа становится облегченной, это уже не Достоевский.

Мое прочтение Достоевского зиждется на литературоведческом открытии Михаила Михайловича Бахтина, который назвал "Преступление и наказание" полифоническим романом. Отсюда – моя "полифоническая постановка", смешение событий, перекличка голосов, перетекание психологического театра в театральность поэтическую, монтаж бытовой правды с метафорами и обобщением. У меня площадное действо, прямо по Бахтину.

Марк Розовский: Театр потерял интерес к психологии человека

Путь к Достоевскому

Как на протяжении жизни развивались ваши отношения с Достоевским?

Марк Розовский: Как у многих, по-видимому. Сначала этот писатель пугает юного человека – многословием, длинными речами, вздыбленностью эмоций, множеством бытовых подробностей. И ты не ощущаешь потребности воспринимать философию каждого произведения. В школе у меня была замечательная учительница литературы, я начал читать Достоевского. И даже когда учился в МГУ, получал филологическое образование и имел потрясающих педагогов, я недопонимал этого писателя и даже чурался. Мне казалось, что Достоевский – тяжелое чтение. Многие считают, что это мрачный писатель. Хотя в нем так много юмора – изящного, иногда – репризного.

Стиль Достоевского, фактура словесной вязи отпугивали молодого читателя. В молодости – 1960-е – нас больше интересовал Хемингуэй, его простые, короткие, рубленые фразы, его портреты висели едва ли не в каждой квартире. И гремели поэты-шестидесятники – властители дум. Мы не знали тогда Набокова. Тома Достоевского стояли высоко и далеко. И только прочитав книгу "Проблемы поэтики Достоевского" великого литературоведа Бахтина, который все объяснил мне про Достоевского, дал ключ к пониманию, я был ошеломлен. И перечитал все произведения Федора Михайловича. Что я ощутил? Счастье открытия, понимания! Тут же появился Булгаков, "Мастер и Маргарита". Затем я прочитал работы о творчестве Достоевского Юрия Карякина, Леонида Гроссмана, Николая Бердяева. Я буквально ахнул от "Бесов" и "Записок из подполья"!

Одним из первых спектаклей театра "У Никитских ворот" стал "Два существа в беспредельности". Я взял дуэтные сцены из двух романов Достоевского – "Преступление и наказание" и "Бесы". Главным героем у меня был Господин С., подразумевались Ставрогин и Свидригайлов (играл их один актер). Благодаря Бахтину я понял, что молодость Ставрогина из "Бесов" – это свидригайловщина. У меня возник внутренний спор по поводу Сонечки Мармеладовой. С одной стороны, светлая девочка, этакая падшая святоша, которая перевоспитывает Раскольникова. Я видел красивые картинки Сони, изображенной Глазуновым на фоне окна, в профиль. Но это фальшь. У автора она живет в доме на канаве, а за стенкой у нее – Свидригайлов, тоже распутник на той же канаве. Профессия Сони грешная, хотя и вынужденная.

На каждого героя Федор Михайлович надел знаковое философское кредо, и взаимоотношения этих кредо составляют полифонию. И когда один герой переходит в другой роман (имя, фамилия могут быть другими), и перекличка дает ключ к пониманию, и чтение становится интереснее, чем, скажем, смотреть кино. Игра с писателем дает дополнительное удовольствие в постижении его замысла. Сам Достоевский говорил: "Сцена – не книга". Он дал нам, режиссерам, право на прочтение его произведений. Книга – это канон, она вечна, а театр – версия, она мимолетна. Многое зависит от внешности артиста, от его голоса, психофизики, нервозности, впечатлительности и интеллекта. Да, Достоевского нельзя играть без интеллекта.

Еще я ставил сатирический рассказ "Крокодил", мой спектакль назывался "Крокодильня". Играли на малой сцене, с успехом. Вечная вещь, смешная, Достоевский был шутником, ему был близок Гоголь. Я был увлечен раскрытием связей одного писателя с другим. Связей философских, которые выводят человека в космос.

Ставить Достоевского сегодня – это обращаться к сопереживанию, сочувствию, доброте. Все его герои мечутся, они противоречивы, неоднозначны, таинственные люди, их внутренний мир секретен. У нас в театре сейчас идет "Сон смешного человека", моноспектакль актера Николая Рингбурга. После спектакля я смотрю на лица молодых зрителей – они как будто на другой планете побывали. В другом воздухе прожили часть своей жизни. В мирах Достоевского.

Марк Розовский: Театр потерял интерес к психологии человека