Кинодебюты-2021: “Дунай” Любови Мульменко

Самым незамеченным режиссерским дебютом в кинорепертуаре минувшего года был “Дунай” Любови Мульменко, легким крылом пропорхнувший по редким кинозалам и теперь доступный только в интернете. Между тем это незаурядный фильм, знаменующий окончательное формирование автора, равно владеющего искусством драматургии и кинорежиссуры.

Мульменко до сих пор была известна как сценарист – тонкий, глубокий, умеющий работать на полутонах. Она стала одним из зачинателей "женской волны" в нашем кино и, как никто другой, принесла с собой принципиально новый ракурс взгляда на современную рутинную жизнь. После чего, как в "Расемоне", привычные явления обернулись другой, во многом не знакомой экранам стороной. Она ощущает и умеет передать процессы, протекающие где-то в подсознании человека и общества. Эти глубинные процессы не формулируемы словами. Любые попытки в рецензиях или аннотациях к фильму выразить эти процессы вербально подобны долоту там, где нужен скальпель. Ей самой, похоже, не так нужны слова, как неслышимая мелодия чувств, подводное нарастание дисгармонии, и она часто работает с чужими языками – финским в "Купе №6", осетинским в "Разжимая кулаки", сербским и английским в "Дунае".

"Дунай" – история о том, как вечно углубленная в себя Надя, томимая классической русской тоской по иной, более содержательной, поэтичной, свободной жизни, проводит отпуск в Белграде: здесь родственный язык и кругом братья-славяне, но даже в городском автобусе, разглядывая пассажиров, она кожей чувствует в них иную степень раскованности и самоценности. Ту внутреннюю свободу сознающих свое достоинство личностей, какой так не хватает московской или питерской толпе. В них нет нашей суровой отчужденности: Надя здесь чувствует всеобщее внимание, к ней подсаживаются мужчины, с ней все не прочь познакомиться. И вот перед ней предстает Неша – словно герой заокеанских фильмов о "цветах жизни": длинноволосый, бомжеватый, отвязный, веселый, реактивный, не по-нашему галантный и говорящий по-русски с каким-то особенно сексуальным акцентом. Они сошлись, вода и камень, лед и пламень, и она охотно ринулась в кипение этой другой жизни, где все для нее и знакомо и ново. Новизна – в той самой естественной, дарованной нам природой свободе.

Белград автору фильма понадобился не случайно. Здесь Дунай – река-символ, объединившая несколько стран, одна колоритней другой – "а ну, узнай, где чей подарок!". И это не Париж, не Лондон, про которые в Белграде, совсем как в Москве, ходят жуткие слухи о вавилонском столпотворении полов. И Неша с его замашками хиппи – откуда-то из американских 70-х: сюда, в Сербию, новейшие веяния долетают с опозданием на полвека. Белград – как бы пересадочная станция из еще более патриархальной Москвы к марсианским ритмам и нравам вожделенного и страшного Запада.

Из фирменных достоинств драматургии и режиссуры Мульменко – уровень спонтанности происходящего, "неактерской" естественности поведения героев, создающей ощущение документально схваченной жизни. У нее практически не бывает казусов, характерных для сценариев, открыто подчиненных хотениям автора-кукловода, когда зритель то и дело ломает голову над нелогичными, не сопрягающимися с характерами персонажей поступками. И почти не бывает напористой тенденциозности, когда автор все происходящее в фильме выстраивает сообразно "дебютной идее", давшей старт всей истории.

В "Дунае" все возникает спонтанно, но не случайно. И мне кажется, что первая мысль о беспросветной тоске приходит зрителю раньше, чем постепенно грустнеющей Наде. Причем дело не в ее мелких открытиях типа: "А где наша комната?" – "Так вот же, весь двор – наш". И даже не в скучном слове "план" ("Ну и что ты планируешь делать?"), которое пару раз промелькнет в телефонном разговоре с московской подругой, но здесь воспринимается как нечто чужеродное, странное и нелепое. Здесь не думают о планах жизни, а просто живут – как растение живет сегодняшним солнцем или дождиком. Причина тоски – опять же неформулируемая: в этой витальной атмосфере трепа, пива и песен нет чего-то такого, чем мы привыкли дышать. Надя чувствует себя как Икар, в романтическом порыве взлетевший к Солнцу и открывший, что кроме испепеляющего жара, там ничего больше нет. В фильме под названием "Дунай" на самом деле нет ни панорам живописнейшей реки Европы, ни даже самого Белграда – есть только образ жизни крупным планом. И этот образ Наде все меньше подходит – он теперь кажется химерой, а свобода – шорами. Увязшая в отношениях с сербским парнем героиня чувствует себя связанной по рукам и ногам, в ее глазах поселилась тоска. И смутные ощущения несовместимости менталитетов начинают обретать четкие очертания: беззаботная вольность, такая привычная для Неши, его семьи и его друзей, оборачивается для Нади духотой: помните – "наши лучшие желанья… истлели быстрой чередой". Автор фильма только однажды позволяет себе параллель, которую не заметит невнимательный зритель, но меня она неприятно кольнула неожиданно грубой прямолинейностью: расположившейся на пленере компании на миг предстают свинки в реке – тоже подпитываются энергией от воды и леса. Как дитя природы Неша.

Это легкое и на взгляд веселое кино – о великих разочарованиях в ценностях, которые маячат вдалеке, а вблизи оказываются мыльными пузырями. Это кино можно читать на разных уровнях -и как частную историю несостоявшейся любви, и как вариант road movie, и даже как лирическую комедию о терпком флирте на песенном Дунае. Но это, конечно, в первую очередь кино о том, как пресноводная рыба не выживает в океане, пусть даже самом прекрасном и вольном. Другой химический состав окружающей среды.